Здесь должна быть я - Катерина Кюне

Ознакомительный фрагмент

Квартирантка Аня была даже лучше, потому что в конце концов я рассказала ей о бабе Яге. Я пыталась предостеречь ее от самонадеянного заблуждения взрослых, будто бабы Яги нет и нечего бояться. Дело в том, что я много думала об этом. Мама и папа утверждали, что баба Яга — выдумка, и основывали свою уверенность на том, что Яги никто никогда не видел. Она не зафиксирована никакими приборами, нет никаких современных свидетельств встреч с нею. Отличная доказательная база, да? А что, если она редкая, если она живет в труднодоступных для людей местах? Ведь никто не обыскал всю вселенную в поисках бабы Яги, заглядывая под каждый листок, под хвост каждой комете, не существует официального заключения на основе таких поисков!

Скажем, считается, что у нас нет сокровищ. Что, кстати, не мешает папе подозревать, что за нами установила присмотр воровская банда. Но что если предыдущие хозяева зарыли сокровища в огороде, а потом умерли, так никому об этом и не рассказав? И на самом деле у нас есть сокровища. Или они на чердаке их спрятали. Я была на чердаке, там воздух как не выбитый ковер и из темных его краев торчат ножки стульев, и мутные бока пустых бутылей, и всюду валяются мертвые пауки, словно они со всего квартала приходят туда умирать, словно там паучье кладбище. На чердаке можно спрятать что угодно — хоть клад, хоть ступу с помелом. Я пыталась объяснить все это папе и маме, но они уперлись и не слушали меня. А квартирантка Аня слушала и даже задавала уточняющие вопросы. В конце концов, она призналась, что и сама верит в бабу Ягу и даже иногда по вечерам видит ее. Яга приземляется на крышах домов, особенно она любит дома с печными трубами. Она сидит верхом на трубе, и ветер развивает ее нечесаные длинные жидкие волосы. И она поводит своим большим крючковатым носом по ветру, приподнимая его навстречу полной луне, словно волк на картинках. Вынюхивает, где можно поживиться ребеночком. Множество ее длинных, поношенных юбок, как у цыганки, укрывают трубу и желтую голую кость, которая у Яги вместо одной из ног. Нога скелета. Аня точно не знает, где заканчивается обычная нога и начинается эта кость — то ли от колена, то ли от бедра — и что там на месте перехода. Аня всегда видит Ягу в профиль, и она думает, что в профиль Яга не такая страшная, потому что не видно ее глаз. А, и еще Яга всегда появляется на крышах в полнолуние. Наверное, при лунном свете ей проще преодолевать большие расстояния от чащи леса до городов.

Но тут мне пришлось прервать Аню и объяснить ей, что современной бабе Яге темень нипочем — у нее есть сигнальные огни на ступе, я сама видела. Во всяком случае, так было у той Яги, которая охотилась за мной на Севере, и которую я случайно заметила из окна, прячась от пустой квартиры между стеклом и шторой. Она как-то узнала, что папу срочно вызвали на работу, и ему пришлось на пару часов оставить меня одну. А родители потом утверждали, что это был самолет, хотя они, в отличие от меня, ничего не видели.

В общем, мы с квартиранткой Аней очень продуктивно обсудили бабу Ягу. С родителями или со старшей сестрой никогда не получалось таких глубоких разговоров на важные темы.

Через несколько дней я проснулась ночью и лежала с открытыми глазами. Одно окно было закрыто ставней, а из другого на деревянные половицы и белый кафель печки падал лунный свет. Печь занимала чуть не полкомнаты, кафелем была облицована ее нижняя половина, и среди освещенной передней стенки темнел печной рот — тяжелая металлическая заслонка с выпуклым узором. Я очень любила засыпать, глядя в окно на луну, но в той комнате моя кровать стояла далеко от окна. Так что я смотрела на дорожку лунного света и белеющую печь и слышала шелест грецкого ореха, который рос прямо под окном и одной ветвью опирался на крышу. Иногда с мягким шумом проносилась машина. Потом я услышала тихий стук во входную дверь. Через время послышалась какая-то возня на кухне. Кто-то очень тихо зашел с улицы, и старые половые доски отозвались сонным кряхтением. Папа спал не в доме, а в летней кухне, возможно, это он. Потом открылась дверь в мою комнату.

— Ты спишь? — шепотом спросила тетя Аня.

— Нет, — по ее голосу я поняла, что она хочет сообщить мне нечто важное.

— Я видела бабу Ягу. Она у нас на крыше. Нужно говорить очень тихо. У нее чуткий слух.

Я обомлела. Потолок, потом немного чердака. В трех-четырех метрах надо мной она приложила ухо к шиферу.

— Она обычно залетает в дом по печной трубе. Но у нас закрыты заслонки, она не может спуститься.

Я посмотрела на печную дверцу с узорами. Она плотно приникла к печи. Но внутри печи огромная темная ниша. Папа рассказывал, что в войну моя прабабка три дня пряталась в такой нише от немца, которому отказалась чистить сапоги…

— Дымовые заслонки очень крепкие, — заверила меня Аня, — когда я подходила к дому, она меня увидела. Спросила, здесь ли ты живешь. Я сказала, что она ошиблась адресом.

Во дворе что-то глухо стукнуло, словно кто-то приземлился на костяную ногу.

— Я закрыла входную дверь на оба крюка.

Верхний крюк был холодный, тяжелый, толщиной с два пальца, а по его мощной петле случайно мазанули синей краской, когда красили дверь.

«А окно?!»

Папа вечером хотел закрыть обе ставни, а я ему не дала. Когда лежишь и смотришь на улицу, как-то спокойнее, заявила я ему. И вот по стеклу своими длинными звериными когтями царапает баба Яга. Она старается приникнуть к окну вплотную, чтобы лучше разглядеть комнату…

— Окон она не видит.

Аня закрыла на крюк дверь, отделяющую меня от кухни. Символический, проволочный крючок.

— Мне надо идти спать. Главное — не вставай. Иначе она услышит детские шаги и поймет, что ты здесь.

Аня шагнула к комнате квартирантов.

— Она посидит на трубе, постучится в дверь и, когда ей никто не откроет, полетит дальше, — прошептала она на прощание. Потом Аня скрылась за своей дверью.

В какой-то момент ночи я поняла, что Яга уже на чердаке. Я явственно слышала шаги прямо над головой. Она шарила там среди бутылей и стульев, она искала вход. Я боялась смотреть в сторону окна, но зато безотрывно вела наблюдение за печкой и дверью.